Здравствуй и прощай!

[AVM 0]

Здравствуй и прощай!

(из моей жизни)

«В который раз открывая глаза я вижу хмурое утро

И закрываю глаза, но мне не хочется спать

И с перегаром в дыхании своем говорю я – Не круто!

Когда такой депресняк, куда-то надо бежать

Или стоять весь день у станка как у скорбного одра?

Иль с верой в сердце своем бежать не зная куда?

Я покидаю свой сон что бы быть обновленным и бодрым

Во имя новых вершин средь индустрии дерьма…»

(отрывок песни того времени…)

 

Непонятно как, но я лишился одежды. На тот момент я вроде бы знал, куда она делась, но почему-то не мог воспроизвести в своем сознании «куда?». Понимание того, что я почти совсем голый, толкнуло меня на следующее действие – бежать. Бежать домой, пока никто меня не видит.

Я летел словно птица. Ноги несли легко, почти не ощущая нагрузки, и совсем не спотыкаясь. На землю опускалась тьма, и я видел в этом перспективу, ведь весь мой покров составляли только трусы. Когда же сумерки сгустились, а происходило это быстро, то случилось нечто невероятное: то, что должно было сокрыть мою наготу, явилось причиной иного казуса: вдруг я осознал, что не знаю куда бегу. Местность вроде бы знакома, и я знал, что я знаю ее прекрасно, но я не могу с уверенностью сказать, что это за местность, и куда двигаться дальше. Темно-кобальтовое небо висело над головой. Звезды можно было хватать рукой, а горизонт был очерчен светло-синей полоской. Я находился на какой-то детской площадке, окруженной бетонными столбами с одной стороны, и спальными панельными пятиэтажками с другой. И не души. Босые ноги ощущали мокрую траву, тьма сгущалась, и очертания предметов становились менее ясными. Я стоял в одних трусах посреди жилого двора, и хотя облезлые пятиэтажки были мне знакомы, я все-таки не мог определить в каком направлении я должен идти. Я заблудился.

Снова пустившись в бег, я стал впадать в отчаяние, ведь не смотря на то, что две минуты назад, я отдавал себе полный отчет о том, кто я и где нахожусь, и вот теперь определить сие мне казалось уже невозможным. Я закричал:

- Господи!!! Помоги!!! Господи!!! Помоги!!! - И я проснулся.

 

Сидя на кровати, я пытался оценить все потери: а именно – одежду, и «честь», если все-таки кто-то увидел в окно как я бежал голым и встревоженным. Таким четким был мой сон, что, даже пробудившись, я продолжал нести все его переживания. И так посидев с минуту, лег опять, и, уткнувшись носом в подушку, снова уснул. И уже не видел никаких снов.

 

Утро настало, как всегда, внезапно и не вовремя. Я не хотел этого, но это было необратимо. Надо было вставать. Я встал, медленно прошелся по комнате в направлении своей одежды. Пошарил по карманам, и, ничего не найдя, начал исследовать содержимое пепельницы. Там было не густо. Тогда я пошел в соседнюю комнату, и выпросил у своего дедушки сигарету. И хотя глаза мои были опущены, я знал, какой у него был взгляд: это был взгляд человека, который под страхом быть грязно оскорбленным изменяет свой взгляд с сурового-осудительного на незамечающий-происходящего. И не удивительно, ведь такой внук как я – хорош, когда мертв.

 

Пошел второй или третий месяц как я лишился работы, и, будучи в полном здравии, сидел на шее одинокой матери и пенсии стариков. Я должен был идти искать работу, и ввязаться в этот нескончаемый бой за выживание в мире индустриальных психозов. Сие-то нервнопаралитическое социальное требование цивилизации от индивидуума и было причиной того, что я не хотел просыпаться, ибо всякое новое утро не приносило мне добрых вестей. Я представлял себе жизнь гораздо лучше.

 

Человечество выстроило цивилизацию, в которой нет места человеку. Быт давит на личность, и она смиряется, превращая свое существование в перекладывание предметов с места на место, обсуждение неодушевленных вещей, и поиски экстатических переживаний для отрыва или забвения. Человек растворяется где-то в гуще социальных гонок и комфортизации своего быта. Даже хороня близкого ему человека, он погружается в ритуальный цикл забот. Так что ему даже некогда и подумать о смерти, как о той непосредственной реальности, которую он точно не избежит. Человек-винтик работает на износ, но система не оценит его жертвы, и не умилосердится, когда он, наконец, выйдет из строя. В системе запрещены разговоры о смерти и смысле бытия, ибо признаны праздными и не имеющими отношения к тем прямым задачам, которые стоят перед индустриальным обществом в течении всего трудодня. И если вы закричите «ЛЮДИ, ОСТАНОВИТЕСЬ!!!», вас сочтут безумным. Хотя, может такой же безумец как вы и остановится...

 

Ближе к обеду я все-таки раскачался и вышел из дома. Душная погода томила меня и умножала мою лень. Я уже догадался, что от меня толку сегодня никакого не будет, и пошел в центр, сочиняя нелепые отмазки, которые, якобы, могли рационализировать мое бездействие. В своем блуждании я не был одинок, даже в дневное суетное время много праздных ходило по улицам. Мы пересекались, говорили о чем-то бессмысленном, затем от куда-то находилось пиво, сигареты, водка, и к вечеру я уже был в привычном своем состоянии. Бывало,все появлялось как-то стихийно, а бывало, что поиски возможности выпить длились до утра, но редко мне не удавалось ее найти, ибо на этот счет у меня была своя стратегия. Почти все компании в городе собирались в центре, что бы бездарно провести время, себя показать, других посмотреть, выпить и покурить. Поэтому нужно было совсем немного, что бы выпить, а именно: выбрать компанию, предварительно проанализировав ее «ресурсы», подойти как ни в чем не бывало, начать пустые, но комичные, речи, и ждать. Через некоторое время кто-нибудь из них обязательно не выдержит и скажет: «Ну что, давай?», и ему отвечают: «Давай!». После того, как они согласятся, тут же появляется пиво или водка. За ней либо кто-то сгоняет или ее от куда-то достанут. Моя же задача была не подавать виду, и продолжать смешить народ. В конечном итоге мне просто не могли не сказать: «Будешь?», и я говорил: «Буду!». И мне наливали, и я пил. Никто меня не прогонял, ибо я был со всеми в хороших отношениях, не скандалил ни с кем, и приколы мои устраивали. Стратегия же была нужна мне для того, что бы скрыть свою наглость и намерение, иначе бы меня все-таки послали б куда по дальше… Да и немного было стыдновато, просить прямо «Дайте выпить!».

 

С наступлением темноты все изменилось: открылся бар «Арбат» (центральная пьянотовка), и все потихоньку стали перебиратся туда. Праздный люд вступил в публичный неоновый сумрак. Ну и я вместе с ним.

 

В этот день все было как всегда. Разницу уловить было невозможно. Место, время, действующие лица, события – все было как вчера и третьего дня. По мере того, как публика только начинала прибывать, музыка в баре звучала тихо. Можно было слышать даже голоса сидящих через три столика. Народу было мало и все потягивали по-тихонечку пивко, и болтали на совершенно пустые темы: какие-то проблемы, обсуждения таких-то действий такого-то лица. Все как-то не сначала и не до конца. Но народ прибывал. Все сидели ровно, почти двумя пальцами держа стаканы. Иногда взгляды участников разных «застолий» пересекались, а лица выражали присутствие ума. Но народ прибывал, и усаживался, официантки подносили спиртное, а бармен прибавлял громкость, и теперь уже не было слышно голосов сидящих через три столика. Сизый табачный дым вырывался из черных легких курильщиков, и, как бы отталкиваясь от потолка, опускался вниз, пропитывая едким запахом одежды поситителей. В баре стало меньше света, и больше шума. Темпы поглащения спиртного росли вместе с громкостью музыки, словно бармен регулировал эти темпы посредством пульта музыкального центра. Зал наполнился гулом и кумаром. Выглядело, как будто люди залезли в прокуренную музыкальную шкатулку и стали галдеть, галдеть, галдеть, а за ее пределами царила ночь, приличные граждане спали, их ждали беспокойства грядущего дня, и только изредка можно было слышать рёв какого-то «пьяного»автомобиля, несущегося по городу.

 

В «шкатулке» ритмы и громкость возрастали, танцпол, он же проход, был полон пляшущих. Танцы заменили им речь, и стали их основным средством коммуникации. Хореография была исключительно эксклюзивной и неповторимой. Можно было даже видеть пародии на стриптиз, только вместо хромированного шеста был опорный каменный столб около семидесяти сантиметров в диаметре, стоящий по середине прохода, он же танцпол. Взгляды участников разных «застолий» пересекались уже чаще, но лица не выражали присутствие разума, но страсти, и они начали устраивать свою личную жизнь, во всех влюбляться, всем нравится (в неоновых сумерках это было не трудно) и много пить. Дамы играли потерянность в своих чувствах, а мужчины старались быть терпеливыми и не показывать своих мыслей. Потом они выходили из-за столов, и начинали бороться как бурые медведи (или это был белый танец???). «Улий» жужжал на всю мощь, и даже выползая на улицу подышать свежим воздухом (а за одно и покурить), люди продолжали кричать во все горло. Особенно женщины. У входа в бар случались кипиши, слышались самые страшные угрозы, и самые зверские обзывания. Были и драки, но об этом не будем.

 

Когда же пришло время закрывать бар, включили свет, и народ тут же замолк, и ретировался. Осталось только несколько человек, среди которых был я, ибо считал своим долгом допить до дна кем-то купленное пиво. Допив же, отправился домой. По дороге встречались люди, шедшие на работу. Птицы пели свои песенки, Солнце валялось на крышах домов. В подъезде я наткнулся на свою мать, она тоже шла на работу. Она назвала меня толи скотиной, толи еще чем-то, она пошла вниз по ступенькам, я вверх, добрался до кровати, и, заглушив голос совести, спокойно уснул.

 

- Здравствуй, новый день. Здравствуй и прощай. Мы уже потеряны друг для друга на всегда. Наша встреча была мимолетной. Едва ты вышел из-за горизонта, а я уже должен был уходить, ибо это не моя жизнь. Мы больше не увидимся, но ты не первый и не последний. Мало какому из дней удавалось застать меня врасплох, у меня есть много путей отшествия. Случается – день придет, а меня уже нет, и только вечером появлялся словно из ниоткуда, и смотрел, как он уходит за горизонт, так и не явив мне своих забот. И я пел ему в след песни лишенные смысла, и прятал боль разлуки с ним под маской беспечного весельчака. Вот и от тебя я укрылся, и от того, что мог мне дать ты: от всех знаний и опыта, радостей и печалей, сущих в тебе, я сокрыл лицо мое и сердце мое, предавшись снам и тьме ночей разгульных.

Так я провел лето.

-------------------------------------

The end

[oknazavr 0]

И слава Богу.

Для многих такая история заканчивается словами : Так я провел жизнь.

[AVM 0]

В те дни я думал, что я так ее и проведу.....

[FuckingGirl 0]

Очень понравилось, спасибо.

ПС: а продолжение будет?)))

[dos 0]

Мне тоже очень понравилось... Такой вопрос как ты смог выбраться? что для этого сделал?

[Vаrаn 48 0]

Красиво написано.

[Дунька 0]

Очень проникновенно, спасибо Вам!